Невидимые и не нужные. Как живут бывшие наркоманы, экс-зэки и люди с ВИЧ в Казахстане

"Украл — выпил — в тюрьму". В отличие от авантюрного образа киношного героя из "Джентльменов удачи" никакой романтики в этом нет. Человек со справкой вынужден возвращаться за решётку, потому что на свободе его никто не ждёт, ему сложно ресоциализироваться и он навсегда остается "бывшим зэком". Если к этому прибавить наркозависимость или ВИЧ-инфекцию, то чаще всего общество ставит на нём крест.

В Казахстане 66 учреждений уголовно-исполнительной системы, два из которых на стадии ликвидации. Почти 25 тысяч человек отбывает наказание в виде лишения свободы. Еще 6,5 тысячи содержатся в СИЗО. По некоторым данным, 40 процентов женщин сидят по статьям, связанным с наркотиками. Корреспондент BaigeNews.kz выслушала тех, кто оказался на дне, но решил не сдаваться.

История первая. Зауре

История администратора кризисного фонда "Реванш" Зауре больше похожа на сюжет криминального детектива. 19 лет она ждала из тюрьмы мужа, семь с половиной из которых отсидела сама. Когда Зауре познакомилась с Андреем, он не сказал, что за плечами у него уже есть срок.

Фото автора.

— Я когда первый раз его увидела — меня взял ступор. Я почему поняла, что это любовь? У него такие глаза зелёные были, мы встретились взглядами и между нами было что-то такое… И я понимаю, что он со мной разговаривает, а не могу ни шевельнуться, ни шаг сделать. Он-то со мной разговаривает, я его слышу. Но ощущение, что на иностранном языке говорит. Он спрашивает: "Девушка, с вами всё нормально"? Я отошла. И я поняла, что всё, мы вместе будем.

Когда за Андреем пришли, они с Зауре не прожили вместе и года. Однако, она, не раздумывая, сказала: "Беги, я их остановлю". Андрей тоже не стал раздумывать. И убежал.

— Я говорила, что меня не посадят, меня сажать не за что. Я пошла, им сказала: это я во всем виновата, сажайте меня. Я подельница. Если вы меня посадите — он придёт. И вот так я напросилась. Я не являлась подельницей, я даже не представляю, где они были. Мне дали восемь с половиной лет. Потом по кассационной жалобе мне скинули год, и я отсидела семь с половиной.

— А где в это время был ваш суженый?

— Он был в России. Добрался до Питера, но недолго музыка играла. Через восемь месяцев его опять посадили. На 21 год. Там в России. Я об этом не знала. Я ждала и верила, что он даст как-то знать о себе.

После освобождения Зауре начала искать Андрея. Однако соседка сказала, что его убили в тюрьме. Зауре смирилась, замуж не выходила. А года через три в её квартире раздался телефонный звонок.

— Поднимаю трубку, там такой голос загробный: "Привет, узнала?" Он меня сразу узнал, представляете? Я говорю: "Ты откуда, с того света"? Он говорит: "Да". Я спрашиваю: "Ты где? Я сейчас всё брошу и приеду". Он: "Я у вас здесь, на КПЗ". То есть опять сидит. Приезжаю туда. А его, оказывается, по нашему старому делу привезли на пересуд, чтобы закрыть это дело. Он был в бегах, а там в России в тюрьме он же нашёлся.

К сроку Андрею накинули еще два года за старое дело, по которому Зауре, напомню, отсидела семь с половиной лет. Отбывать наказание Андрея отправили в Россию.

— Два года я судилась с Российской Федерацией, чтобы его экстрадировали в Казахстан. Там были потерпевшие против того, чтобы он отбывал наказание у себя на родине. Я билась два года, выплатила все иски, материальный ущерб. И всё равно я его сюда перевела в Актау в 2015 году. Потому что там иностранцы не выходят вообще на свободу. И в 2018 году он вышел на УДО.

— И всё это время вы его ждали?

— Конечно, я ни одного свидания не пропустила. Я из Казахстана ездила в Россию. Потом я переехала в Россию. Я там прожила 15 лет почти. Потом, когда его перевезли, я работала в Казани. И уже из Казани моталась в Атырау на самолёте. Я когда в Россию приезжала на свидания, они были настолько шокированы, что можно столько лет ездить и ни одно свидание не пропустить, из другой страны. Они передо мной фуражки снимали.

Лишь к концу нашего разговора Зауре, отвечая на вопрос о взятой на себя вине и предательстве, раскрывает все карты. Пока она сидела за любимого в тюрьме, у того в Питере родилась дочь.

— Прихожу на базар. И слышу детский голос: "Черника, черника, черник"а. Я думаю: бедный ребенок, может, деньги себе на школу зарабатывает. Может, родителей нет, пойду куплю. Подхожу и вижу лицо своего мужа. Представляете? Губы, зубы — это просто Андрей. У меня даже сомнений никаких не было. Я сразу поняла, что это его дочь. Конечно, был внутри шок от этого предательства. Я сидела, ни за что "чалилась", столько натерпелась от безумных зэчек, штабисток и прочих. А он тут детей себе делал. Но потом, когда я увидела, насколько она на него похожа, я это всё простила. Ну, значит, так надо. Я же ему родить-то не смогла…

…Андрей и Зауре узнали, что в Алматы есть фонд "Реванш", у которого был проект по ресоциализации осужденных с проживанием. Они позвонили в фонд и услышали: "Приезжайте".

— Вы не жалеете, что всё вот так случилось?

— Он когда освободился, замороченный весь, стал меня бить. Я его спрашиваю: "За что?". А он не говорит. Спрашиваю, за что ты меня бьёшь, ты хотя бы объясни. А потом поняла, что он хотел меня добить до своего уровня. Потому что он же в своём развитии остановился. Ему со мной, с такой, было неудобно просто. Собралась разводиться. Я не ожидала, что меня ещё и бить будут после всего этого. Я сбежала в Казань. Потом вернулась, пандемия началась, представляете? Закон подлости.

Андрей и Зауре до сих пор вместе. "Каждый день разводимся, — шутит женщина. — Когда я отнесла в прошлом году заявление, он начал приходить как побитая собака. Я с ним не разговаривала. Меня даже отправили в другой дом. И он приезжал туда молча. Просто приходил покормить собак и погулять с ними. Так тихо, не навязываясь, ничего не прося. Потеплела я, в общем".

История вторая. Игорь и Кристина

Игорь и Кристина познакомились в 2019, когда Кристина, отсидев шестой срок, вышла на свободу по УДО. Говоря сухими цифрами из личного дела: стаж употребления наркотиков около 20 лет, статус ВИЧ — положительный, 14 лет просидела в тюрьме. Пять судимостей за употребление, шестая — за распространение.

Фото автора.

— Находясь в учреждении, я сказала себе: если я освобожусь раньше по УДО (до этого всегда "звонковала"), то буду жить с открытым лицом и работать в сфере по оказанию услуг ВИЧ-инфицированным. И ещё я поставила себе цель, что я обязательно буду "заходить" в учреждения, чтобы помогать заключенным. В 2021 году мы первый раз подписали меморандум-соглашение о сотрудничестве между общественным фондом и ДУИС. Сейчас мы заходим в пять учреждений Алматинской области — три мужские колонии, одно колонное поселение и одна женская колония.

Кристина вышла на УДО по ходатайству общественного фонда. Понимала, что освобождается в никуда. Поехала в старый дом к бабушке, четко знала, что в случае срыва это будет точка невозврата. Постоянно говорила себе: "Кристина, это твоё испытание, ты должна это пережить, ты должна это пройти". И пережила. Её спасла работа в "Реванше", где она социальный работник.

— Мы рассказываем в первую очередь что-то вроде "историй успеха". На собственном опыте показываем, что можно поменять жизнь к лучшему. Мы работаем с теми людьми, которые не принимают АРВТ-терапию (антиретровирусную терапию) для ВИЧ-инфицированных. А также работаем на ресоциализацию, пошагово рассказываем, что нужно делать по освобождению, с какими сложностями они столкнутся, когда выйдут.

Игорь больше молчит, поэтому Кристина периодически говорит за него. "Он не понимал, что это за работа. Если человек не хочет пить таблетки, зачем его заставлять?". Сейчас он сам работает консультантом. И рассказывает заключённым о туберкулёзе.

"ВИЧ и туберкулёз — социально значимые заболевания. И если таблетки люди не пьют при ВИЧ, у них начинается сопутствующие заболевания — туберкулёз, кандидоз, вплоть до рака. Мы работаем с такими людьми, которые отказываются пить терапию", — начинает свой рассказ Игорь.

Когда Игорь пришел из армии, вся его компания друзей уже сидела на наркотиках. История банальная. Предложили попробовать. Согласился. Понравилось. Как итог: стаж употребления 23 года, статус ВИЧ — положительный.

— Я попал к такому врачу в областном СПИД-центре, он уже старый был и вообще мало что в этом понимал, он сказал, что мне лет пять осталось жить. Я спросил: "А пить можно?" Он сказал: "Ну, а что теперь уже? Пей!" Это было семь лет назад.

У Игоря четыре судимости, но в отличие от Кристины, ему всегда "везло". Мама постоянно вытягивала из этого болота. Реальный срок дали лишь один раз.

— Мне это всё надоело, я решил как-то изменить свою жизнь, узнал о фонде "Реванш" и пришел сюда с намерением познакомиться с девушкой и создать семью.

— До этого семьи у вас не было?

— Была, но наркотиками она разрушилась, ребёнку моему сейчас 26 лет, отношения поддерживаем, всё нормально. Здесь я встретил Кристину, познакомились поближе, через год расписались.

— Вы тоже можете сказать, что большую часть вашей жизни сгубили наркотики?

— Да, я не спорю, сгубили, но если бы их не было в моей жизни, то и не было бы того, что я сейчас имею. Тяжело сказать, плохо это или хорошо.

Кристина возвращается к разговору. Говорит, что ни о чём не жалеет. Зона — это своего рода школа жизни, как в реалити-шоу "Выживание". Находясь в таких трудных жизненных ситуациях, ты понимаешь, на что способен.

— Конечно, много чего я в жизни потеряла. Я не воспитывала ребёнка своего. Но у меня получилось привить ей трудолюбие, она не была избалованным ребёнком. Я звонила ей с зоны и говорила: "Настя, нужно работать, чтобы ты не просила у бабушки деньги на мороженое. Пойди листовочки раздай, 20 тысяч тенге тебе заплатят. И вот с этого все начиналось, и она говорит: "Мам, как всё-таки хорошо, что я пошла, заработала и у меня есть свои деньги".

…Кристина не была лишена родительских прав, но в два года Настю папа забрал на выходные и больше не возвращал.

— Как-то я пришла погулять с Настей, а Рома говорит: "Кристина, блин, ну уколи меня". Я говорю: "Мы с Настей ходим, гуляем". Он говорит: "Пусть она посидит здесь на первом этаже, давай в двухэтажку зайдем, ты меня уколешь". Я поднимаюсь с ним, она внизу осталась. Эта маленькая зараза поднимается за нами, я её не вижу. Потом Настя приходит домой и говорит: "Деда, ты знаешь, мама папе укольчик ставила". Ну и всё, меня обрубили, не давали видеть дочь полтора года.

— Мне кажется, в той ситуации это было даже лучше. В плане безопасности для ребёнка.

— Я и не спорю, когда у меня её забрали, я не пыталась её вернуть, потому что знала свой образ жизни. То в зоне, то на воле, с одной хаты на другую, то на "малине", толпа, притон.

— А куда смотрели органы опеки?

— Так я её не забирала, она жила с папой.

— Который тоже употреблял…

— Дома он не употреблял, там бабушка с дедушкой были нормальные

…Сейчас Игорь и Кристина живут совершенно другой жизнью. "Раньше мы не знали, что будем сидеть за одним столом с такими людьми, как правоохранительные органы, депутаты, акимы, руководители каких-то учреждений". Ты учишься чему-то другому, интеллектуально растешь.

— Мы с Игорем хотим открыть центр для бывших осуждённых, чтобы там принимали и женщин, и мужчин. Потому что для мужчин сейчас существует только "бич-приёмник". И иногда видишь: пацан нормальный, рукастый, но он не знает, куда себя деть, и гибнет. Возвращается на зону.

История третья. Наталья

Сейчас Наталье 52 года. У неё есть взрослый сын, мама, три собаки, кошка и бойфренд. За плечами 20 лет на опиоидах. "Химка, ханка, героин". Начинала с медпрепаратов в качестве допинга в 14 лет. У юной легкоатлетки начали расти результаты, но хотелось большего. Первая судимость была связана с тем, что хотелось много денег, чтобы жить шикарно, употреблять более чистые и дорогие наркотики.

Фото автора.

В личном деле около 10 лет в местах лишения свободы, принудительное лечение от наркозависимости и опыт употребления современных синтетических наркотиков: соли, "скорость", спайс, мефедрон.

— Если бы не "Реванш", я бы, наверное, была на том свете. Я была на службе пробации, и мой друг меня звал в "Реванш", говорил, есть такие люди, хорошие, помогут тебе со службой пробации, но я не хотела идти. Потом, когда пробация закончилась, я понимала: если я сейчас увлекусь, то снова попаду или туда, или туда. Четвёртый год я уже соцработник в "Реванше"

— В местах лишения свободы тоже употребляли?

— Да, в нашей тюрьме это возможно. Там всё есть — или нужны деньги, или обмен.

— Легко достать наркотики в Казахстане?

— Господи, да, конечно, легко. Очень легко!

— А насколько это дорого?

— 20 тысяч тенге за грамм. Это героин. За 15 тысяч даже есть. Смотря в каком микрорайоне. Где-то сразу раствором торгуют подешевле за шесть тысяч тенге.

…Сейчас Наталья пытается наверстать упущенное. Особенно в образовании. У неё два незаконченных высших — медицинское и физкультурное. Когда она вышла из тюрьмы в последний раз, не знала, как пользоваться компьютером.

— Мне было не до этого, у меня гонки. Я осталась с ребёнком одна и каждое утро, как дрессированный тюлень, бегала по городу за дозой. Причём не знала, что делает мой ребёнок. Мне было важно достать дозу. И получилось то, что получилось. Меня арестовали.

— Вы когда вышли, чувствовали стигму "бывшая зэчка"?

— Мне говорили: у тебя на лбу написано, что ты судимая, у меня до сих пор акцент приблатнённый. Я нужна была только маме, и даже она говорила, что "ты здесь до поры, до времени, ты временный человек, ты опять начнёшь и всё". И очень большая стигма была у меня от полицейских, которые приходили и меня проверяли. Участковые приходили и говорили: ты загремишь снова, мы тебя посадим, ходи к нам на отметки.

— Вы проходили принудительное лечение от наркозависимости. Это работает?

— Это хуже, чем тюрьма. Ты сидишь в тесном пространстве с разношёрстными людьми, где есть наркоманы (четыре человека), а остальные — девушки (бомжи и алкоголички). Но принудительное лечение заключается в том, что ты сидишь там и не выходишь. У тебя там нет прав. Книжку можно читать. То есть утром встаёшь на завтрак, позавтракаешь и сидишь на скамеечке целый день.

— Как тогда лечат?

— Меня знаете как лечили? У меня вен нет — до свидания. Зато мне ставили два раза психотропное вещество для коррекции поведения. "Мадам Депо" в простонародье называют. Ты становишься как овощ. Он до полугода держит. Всё понимаешь, но даже зубы не можешь почистить, помыться, бежит слюна, ходишь с кулёчком или баночкой. Это ужасно.

… Сейчас у Натальи обычные человеческие мечты и цели. Получить новые знания, заработать деньги, сделать ремонт дома и организовать собачий приют.

Личный и общественный "Реванш" Елены Билоконь

Все эти люди с очень похожими судьбами встретились в центре комплексной поддержки "Реванш", который помогает самым забытым членам общества — бывшим заключенным, наркозависимым, людям, живущим с ВИЧ.

Фото из личного архива Елены Билоконь.

Директор "Реванша" Елена Билоконь была одной из первых, кто услышал свой диагноз в Темиртау в 1996 году. Именно тогда она поняла, что это не где-то в Африке, а совсем рядом. Хоть и кололись разными иглами, раствор смешивали в одной рюмке. Первым на иглу подсел её брат, Елена хотела его спасти. Возила в Алматы, показывала, как можно жить без наркотиков, однако он срывался. Тогда Елена решила попробовать, что это такое, и почему зависимость сильнее человеческой воли. Её брат не дожил до 18, Елену это не остановило. Тогда наркоманкой стала она. А вскоре узнала и о ВИЧ.

— Врачи мне сказали, что жить буду года три, максимум пять. Я прошла реабилитацию, когда мне надоело колоться, когда я стала 46 кг весить, я уже превратилась чуть ли не в "бичёвку". Я искала выходы. Мы ходили по всяким гадалкам, магам, иглотерапевтам, в православную церковь мама со мной ходила раз пять-шесть. Я всегда ждала, что что-то щёлкнуть должно.

Елена узнала о духовном реабилитационном центре. Десятки раз она оттуда сбегала. И один раз осталась на восемь месяцев. Вышла совершенно другим человеком с идеей всех спасти. В центре она познакомилась с будущим мужем, с ним же открыли группу "Возрождение", а затем и другие общественные организации.

— Мы начали помогать наркозависимым, затем ВИЧ-инфицированным, потом центр СПИД нам начал давать списки "потеряшек", отказников, мы начали по ним бегать, не спать. Возишься, возишься с ним, он — раз и умирает. Так жалко! А тогда уже была терапия. Это в основном те, кто отрицал терапию, говорил "у меня всё нормально, мне ничего не надо, вон, Васька жил нормально, а терапию начал пить — почки отказали". И вот в этом направлении начали работать.

До 2010 года Лена жила с закрытым лицом. Боялась, что кто-то узнает, могла целый час ходить вокруг центра СПИД, чтобы никого не встретить.

— Когда мы переехали в Алматы, я увидела, какие здесь проблемы. Мы наладили с миграцией вопрос по прописке. Когда арендовали первый дом, у нас прописалось около 700 человек. Группы особого риска. Наркозависимые, живущие с ВИЧ, бывшие заключенные. Для того, чтобы люди могли получить доступ к бесплатной медицинской помощи, к жизненно необходимым препаратам, чтобы была возможность оформить пособие, инвалидность, официально трудоустроиться. Если у тебя нет прописки, ты не можешь сделать даже удостоверение. А у многих людей по пять-восемь лет не было прописки.

Сейчас у фонда "Реванш" четыре точки, где можно получить помощь. Кабинет в центре СПИД, кабинет на базе 24-й поликлиники, шелтер (от англ. shelter — убежище. — Ред.) для женщин и офис, где проходят семинары, встречи, курсы парикмахерского и массажного дела.

Как говорит Елена Билоконь, в "Реванш" приходят не за чудесами, а за потребностью. Одним нужна прописка, другим — помощь юриста, третьих привозят органы пробации по ходатайству центра.

— Я правильно понимаю, всё это делается не на государственные деньги?

— Нет, конечно.

— Сколько человек в месяц проходит через ваш центр?

— В 2021 году у нас было 3152 человека. Только за период пандемии мы охватили 3880 человек продуктовой помощью, это так было круто. Мы трясли акиматы, писали письма. Наши подопечные не были в целевых группах. Лица, принимающие решение, не понимают, какие они несут риски, что оставляют без внимания эти категории населения.

— Вообще в бюджете заложены деньги на ресоциализацию этих категорий граждан?

— Они заложены, но на пробационные службы, которые по идее должны заниматься ресоциализацией, постановкой их на учёт в центр занятости, психологи и т.д.

— То есть это только на бумаге, а на самом деле…

— Естественно. Непонятно, в чьих карманах эти деньги оседают.

— Бывшие осуждённые возвращаются в тюрьму?

— Они вынуждены. Он сидит и рисует последний день, как выйдет на свободу, а выходит в совсем другие реалии, его никто не ждет, он никому не нужен. Он полтора месяца ждёт документы.

— А если ему некуда идти?

— Его отправляют в "бомжатник". Из "бомжатника" на второй день человек убегает. Потому что он не может там жить. Мы там ходим иногда, вещи привозим, тестируем на ВИЧ, еду привозили как-то. Ужасно там. Думаю, если женщину придавят обстоятельства, она лучше пойдет на хату, где у неё знакомые. Если она думает, что не станет больше колоться, воровать, то нужда в покрытии базовых потребностей её заставит идти заниматься тем ремеслом, которым она и занималась.

Постепенно к рассказу Елены подключаются героини нашего материала. "Государство ничего не делает, чтобы люди не возвращались в тюрьму, — заявляет Зауре. — Удостоверение Андрея полгода шло из Актау. А надо же на учёт вставать, у нас инвалидность, лекарства нужны".

— Танечка, ты сколько раз сидела? — спрашивает Елена подошедшую к нам женщину.

— Много. Ты освобождаешься и куда тебе идти? На работу тебя никто не возьмёт. Везде нужна справка о несудимости. А ещё сейчас служба пробации приходит, на рабочем месте человека фотографирует и его в этот же день увольняют.

"Танечка" работает швеёй. Участковый звонит ей в течение дня, требует приехать, чтобы отметиться. Уйти с работы нельзя, тогда полицейский требует адрес работы.

— Второй момент — это когда приходят домой. Представляете, как тяжело найти зэку прописку и дом в одном месте. Снял ты времянку, с пропиской кое-как разрулил с хозяином. Приходит участковый и рассказывает, за какие статьи ты сидел. Или что у тебя ВИЧ.

Проблемами всех этих людей должно заниматься государство. Потому что общественные фонды живут на гранты и пожертвования неравнодушных людей, которые быстро заканчиваются. Например, "Реванш" в очередной раз ищет дом для шелтера, с восьмого по счёту им скоро нужно съезжать.