Год ребенка не должен быть формальным – эксперт
В категории NEET (NEET расшифровывается как not in Education, Employment, or Training, что в переводе с английского – не учатся, не работают и не проходят переподготовку - прим.ред.) в Казахстане определенный процент составляют люди с особенностями. Они не могут влиться не только в рабочие коллективы, но даже в образовательные процессы в колледжах и вузах, и чувствуют себя никому не нужными. Но ситуацию можно изменить при грамотном диалоге специалистов и государства, считает руководитель Центра социальных инклюзивных программ из Алматы Салтанат Мурзалинова-Яковлева, передает корреспондент BaigeNews.kz.
"Я бы не сказала, что в категории NEET сплошь и рядом люди с особенностями. Мой друг с пятипроцентным зрением – хостельер, отец двоих детей. У другого моего друга синдром Аспергера. Это расстройство аутистического спектра с сохранным интеллектом, но с нарушенными коммуникациями. Он работает в большой компании руководителем отдела. Но он не использовал это как как повод для того, чтобы страдать. Он говорит, что люди не обязаны меня терпеть, поэтому я работаю над собой, чтобы моя особенность не мешала мне коммуницировать с людьми. Но у нас в принципе недоброжелательные люди и само государство по отношению к детям, подросткам и молодежи.
Недавно я летела в самолете, рядом пела девочка. Бабушка-пассажирка начинает ругаться с матерью: "как ты ее плохо воспитала, твой ребенок поет и мешает мне спать". А ребенок пел потрясающе. На выходе из самолета я сказала об этом девочке, и услышала упреки от бабушки. Вопрос в том, что у нас в принципе недоброжелательное к молодежи государство. Поэтому молодежь вырастает с ощущением, что "я никому не нужен". Поэтому дети уходят из дома, совершают суициды.
Я являюсь волонтером по поиску пропавших детей отряда "Лидер". И мы на совещании у акима города говорили о подростках и их родителях, что мама пьет, отец бьет. Этот ребенок куда пойдет? К кому пойдет? Нет в Алматы ни одного места, куда мог бы прийти подросток и сказать "мне нужна помощь", и чтобы при этом его не закрыли в Центре адаптации несовершеннолетних. И поэтому вот как раз защита прав детей, подростков и молодежи - это вопрос не сформированности как законодательной базы, так и правоприменительной практики".
Можно ли поменять эту ситуацию?
"Можно! Только тогда Год детей не должен быть формальным годом детей. Мы все-таки не ушли от "совка", мы до сих пор измеряем KPI количественными показателями. Нет ни одного большого тестирования по детям, и причём оплаченного. Почему оплаченного, потому что здесь необходимы хорошие специалисты, где мы бы действительно выясняли уровень социального и эмоционального интеллекта у детей, уровень ощущения их безопасности. Я не знаю ни одну школу, в которой было бы проведено тестирование в начале года, в середине и в конце, где не школьный психолог, а психологи извне оценивали бы: а чувствуют ли себя здесь дети безопасно - в школе, в семье, в этом округе, в обществе и так далее. И какая им нужна поддержка, какие ресурсы нужны.
Если детей рассматривать как человеческий капитал, от которого зависит развитие государства, то, по большому счету, мы получаем большую массу взрослых людей без целеполагания. Если съездить на алматинскую "Алтын орду", то мы увидим там молодых людей, которые таскают мешки и за день зарабатывают пять тысяч тенге, и они считают, что это нормально. Поэтому ситуацию надо менять мягкими акциями, большими исследованиями с привлечением специалистов, аккуратной работой на местах, точечно, с пропагандой безопасности. Сейчас это делают НПО. И нужно перестать давить "сверху" требованием количественных показателей. А чтобы получить качественные показатели – нужны методики исследования, которые во всем мире есть, просто надо начать с ними работать".
А чиновники об этом задумываются? Вы пытаетесь с ними сотрудничать?
"Я не чиновник, я не могу сказать, что они думают. Но мы разговариваем с ними на разных языках. Когда мы говорим о представителях госслужб, они говорят о цифрах, а не о конкретных людях. Например, они говорят, а давайте всех оценим с помощью PISA (Programme for International Student Assessment - тест, оценивающий функциональную грамотность школьников в разных странах мира и умение применять знания на практике – прим. автора). У нас закрались сомнения, и мы обратились к представителю одного из педагогических университетов. Она ответила, что PISA не учитывает детей с особенностями. Из этого можно сделать вывод, что дети с особенностями становятся балластом, потому что они не покажут никакого результата по этому тесту. Наверное, для того, чтобы понимать, чем каждое слово человека, имеющего власть и принимающего решения, обернется, наверное, иногда нужно спускаться на землю, и разговаривать не только с несчастными родителями детей с особенностями, и спрашивать не только о том, какие у них проблемы, но и какие у них предложения. Я считаю, что чиновники не понимают родителей и не понимают тему инклюзии. Но ситуацию можно изменить при грамотном диалоге".
По статистике, в нашей стране - более 161 тысячи особенных детей. По госпрограмме развития образования и науки, через три года сто процентов школ должны стать инклюзивными. Хорошо, они выучились, а как примут их нормотипичные коллективы? Смогут ли эти дети работать с другими, не похожими на себя, людьми? У чиновников есть понимание, что необходимы такие же инклюзивные коллективы?
"Наш Центр социальных инклюзивных программ работает с детьми до 18 лет. И если говорить о нашей работе, то это, скорее всего, работа подготовительного характера. Необходимо, чтобы сегодняшние дети – и особенные, и нормотипичные - выросли рядом в инклюзивных школах и, став взрослыми, стали бы спокойно относиться к нейроразнообразию. Например, если ребенок не занимался математикой все детство, то он и не станет хорошим техническим специалистом, так? Поэтому мы формируем школьную инклюзивную среду, и в нашей инклюзивной школе "Инсайт" есть очень много проектов для того, чтобы ребята вырастали и придумывали свои проекты, исходя из того, что инклюзивность в них уже "вшита". И это не с точки зрения, что проект должен быть для людей с инвалидностью, а это больше про то, "что было бы здорово, если бы со мной в проекте работал человек с особенностями". И если я открываю компанию, которая занимается финансами, я предполагаю, что мы можем взять, предположим, человека с синдромом Дауна для обеспечения уюта в компании, например, или для ведения какой-то административной работы. Здесь идет речь о формировании среды. На самом деле, не каждый нормотипичный ребенок может работать в любой сфере. У каждого обычного человека есть свои сильные стороны и свои слабые стороны.
То же самое касается и ребят с особенностями. Поэтому, когда мы продумываем какие-то проекты, мы исходим из того, чтобы подключать туда и ребят с особенностями. И надо понимать, что когда мы говорим об инклюзии, мы говорим о среде, в которой есть место для людей с особенностями, а когда мы говорим о коррекционном образовании, мы говорим о том, что оно для людей с инвалидностью.
Если уже Казахстан выходит на широкое понимание инклюзии, то надо понимать, в какое общество мы включаем ребят с особенностями, и надо ли его вообще туда включать? Представьте себе, например, коллектив нормотипичных правонарушителей. Нам надо туда включать человека с аутизмом или не надо? Наверное, не надо".
Как воспитать в обществе толерантность к таким разным людям, например, нормотипичных к "особенным"?
"Мне не нравятся слова "толерантность", "милосердие" по отношению к особенным людям или людям с инвалидностью. Что такого в них, что нужно быть каким-то специально толерантным для того, чтобы принимать таких людей? На мой взгляд, это норма. Вот есть человек с аутизмом. И это норма, что он существует, и что я понимаю, что такое аутизм, и что я умею с ним взаимодействовать. Это то же самое, что давайте будем толерантны к женщинам, давайте будем толерантны к старикам, это же просто все люди. Поэтому нужно перестать всему обществу, всем нормотипичным ребятам искусственно заниматься сепарацией, разделением на нормотипичных и непохожих на меня. Она должна закончиться, а инклюзия должна стать для всех нормой".
Тем не менее, вы сами употребляете же самые слова, например, "нормотипичные" люди. То есть, вы разделяете людей, и в то же время вы не принимаете слово "толерантность".
"Я думаю, что правильно считать нормой эмпатичное отношение ко всем, кто не нарушает твои границы сознательно. Ко всем, кто не нарушает закон, правильным будет относиться эмпатично. Я не понимаю, когда частная школа говорит, "я хочу взять особенного ребенка или не хочу взять особенного ребенка". Я считаю, что это дискриминация. В нашей школе "Инсайт" и в нашем Центре мы работаем со всеми категориями, но работаем не только с ребенком. Мы работаем с семьей. Когда приходит семья, и если мы видим, что семья "включенная", где ценятся отношения родителей друг с другом, где члены семьи общаются позитивно, поддерживают других детей, то это "наши" люди. Если родители ходят и всех обвиняют в своих проблемах, мы не поможем их ребенку, потому что он с нами находится полдня, а потом он возвращается домой. И если он возвращается домой в среду, в которой нет развития, а постоянно негатив, то мы не поможем такому ребенку. Поэтому мы работаем с семьями".
Если в коллектив приходит особенный человек, вы объясняете остальным членам, как с ним работать?
"Когда мне говорят, что давайте срочно всех людей с инвалидностью трудоустроим, для меня это непонятно. Потому что прежде нужно поработать с коллективами, с компаниями, нужно объяснять, что, например, человек с проблемой опорно-двигательного аппарата и его инвалидная коляска - это часть этого человека, и нельзя ее просто взять и покатить, или присесть на нее, или облокотиться. Или приходит человек с синдромом Дауна, и надо объяснять, что когда он идет к вам обниматься, это не значит, что он срочно хочет с вами что-то сделать. Или когда у человека с аутизмом зацикливание, это не потому, что он очень рисовать. Ему нужно просто сбросить напряжение. Эти вещи нужно объяснять коллективам. Иначе мы получим две цифры. Это сколько срочно "распиханных" по разным рабочим местам людей с инвалидностью и положительная статистика, а вторая цифра – сколько отказов. Это как раздать детей в неподготовленные приемные семьи, а потом посмотреть количество возвратов.
Поэтому здесь мы говорим, что мы в маленьком масштабе работаем со средой. У меня есть тренинг для представителей бизнеса, где в формате воркшопа мы объясняем, рассказываем, какие бывают особенности и прорабатываем создание правил коммуникации. Как помочь человеку с ментальными особенностями сориентироваться в инструкциях. Как решать конфликтные ситуации? Моя задача в этом воркшопе - натолкнуть на мысль, что такое возможно в коллективе с точки зрения бизнеса. С точки зрения ребят, которые учатся в нашей школе и все вместе реализуют проекты, и это становится нормой. В ближайшее время мы планируем поработать с сетью кинотеатров. Им стало интересно, как это – работать с "особенными" людьми".
У меня сложилось впечатление, что "особенные" люди могут работать только в общепите. А могут ли такие люди работать в министерствах, в школах, в СМИ, например, люди с СДВГ, дислексики? Они тоже считаются особенными людьми?
"Ну, конечно, смогут. Среди нынешних сотрудников, которые, на первый взгляд, ничем не отличаются от обычных, много людей со СДВГ, с дислексией, с теми же биполярными расстройствами. Просто об этом не все знают. На самом деле, например, работа бариста - это довольно сложная работа, потому что нужно запоминать очень много последовательностей. Нужно уметь это делать. Если говорить о том, что они работают в кафешках на позиции "принеси, подай" - это одно, а когда мы говорим о бариста, то мы говорим о полноценной сложной работе. Мы пробовали обучать людей с синдромом Дауна, с расстройством аутистического спектра. Сейчас парень со СДВГ у нас проходит практику, и мы смотрим, как себя ведут ребята в разных ситуациях, как они включаются.
Однажды я спросила у одного из директоров НИШ, почему вы не инклюзивные, он ответил, что если ребенок пройдет тестирование, то пожалуйста, "мы же интеллектуально отбираем". Но, например, можно же придумать какие-то творческие занятия, чтобы ребенок с ментальными особенностями, предположим, с задержкой психического развития, учился по особенной программе, и вместе с ребятами посещал бы занятия общего плана, например, естествознание. Это же тоже инклюзивность, никто же не отменяет индивидуальный график.
Но пока стереотип не ломается. Поэтому все будет зависеть от общества в каждом конкретном случае. Я знаю человека с пятью процентами зрения, то есть он практически слепой. Он знает пять языков. Мог бы он работать преподавателем? Конечно, он мог бы работать преподавателем. Мы даже сделали видеоурок с ним. И дети, комментируя этот урок, рассказывали, что получили очень интересные ощущения, и они бы занимались у такого педагога. За рубежом, я знаю такие кейсы, когда люди с расстройством аутистического спектра при максимальной сохранности интеллекта приглашаются на какую-то достаточно скрупулезную методичную работу. Могут? Могут!
Вопрос в другом. Вопрос в том, что те, кто их контролирует, и те, кто получают результат, не знают, что требовать с такого сотрудника и как оценивать его работу, и поэтому не знают, как и какой работой нагрузить такого сотрудника. То есть проблема не в людях с особенностями. Проблема в окружающих, потому что они не знают, как организовать ему работу. Поэтому я и говорю, что надо работать с обществом. Но не надо пытаться всех особенных раскидать по рабочим местам – коллективы пока не готовы".
С особенным ребенком сложно не только посторонним, но и собственным родителям. Потому что им нужно справляться со своей собственной жизнью, со своей работой, иметь жизненные, материальные и моральные ресурсы и на себя, и на своего ребенка. Если особенные дети во взрослом возрасте не могут трудоустроиться, общество их не принимает, это ужасные ощущения как для родителей, так и для их детей. Есть ли выход?
"Что касается трудостройства людей с особенностями, то есть такая практика - сопровождаемое трудоустройство. Это означает, что человек с ментальными особенностями не обязан трудоустраиваться сам. Вот представьте человека с расстройством аутистического спектра, у которого нарушена коммуникация. Давайте отведем его на кружок гончарного мастерства - все хотят туда отвести таких людей. Да, это совершенно прекрасная методика реабилитации. Но как трудоустройство не очень работает. Почему? Вот он налепит своим трудом миллион горшков. И все! А трудоустройство – это про продажу своего труда. Но он не может продавать, потому что у него нарушены коммуникативные, психофизиологические возможности. Человек с синдромом Дауна тоже не сможет устроиться на работу в полной мере, потому что он ведет себя как ребенок. И здесь идет речь о сопровождаемом трудоустройстве. Здесь должен быть ряд специалистов, которые сопровождают людей с особенностями на местах, которые готовят коллектив.
Здесь два пути решения. Первый путь решения - это воспитание целой институции. Это, другими словами, тьюторство. Тьюторы, как специалисты, сопровождающие процесс трудоустройства. Пример - у нас есть парень с синдромом Дауна, у него нарушена речь, он очень эмоциональный, и его сопровождает специалист, который помогает и обеспечивает безопасность. Он всегда чувствует, что она рядом, и если что, она поможет. Таких тьюторов можно подготовить. Можно переобучить социальных работников, коих у нас достаточно. Но, к сожалению, в соцработники по какому-то остаточному принципу идут люди, которые ни на кого другого не выучились, и это неправильно.
Мы сейчас говорим об изменении в целом отношении к сопровождающим специалистам, о формировании особой культуры, особой профессии в сфере инклюзии. И мы работаем над этим. Совместно с КазНПУ при поддержке фонда "Евразия" мы разработали онлайн-курс, где люди смогут обучиться и получить практику. И их смогут нанимать родители и компании для сопровождения особенных членов коллективов. Таких специалистов может предоставлять государство как соцработников, предоставляя им соцпакет.
Это нужно сделать модным, но эта задача не государства, которое очень плохо справляется с формированием трендов. Эту задачу должно взять на себя общество. Нужно пересмотреть законодательство, касающееся соцработников, набирать туда людей, которые стали бы крутыми специалистами в плане целеполагания, но чтобы это были не просто тётеньки, которым некуда больше идти. Пример - у нас в школе учится парень с абсолютно сохранным интеллектом. Ему не нужен академический тьютор. Ему нужен физический тьютор, который сопроводит в туалет или за него запишет лекцию. Но нужен не такой человек, который просто передвигает нашего ученика как мебель. Это должен быть человек, которому важен его подопечный, который развивает его, который с ним разговаривает. Я - про это. Мы должны поменять свое отношение к тьюторам. Тьюторство - это круто".
Как-то сразу нарисовалась картинка, что в роли тьютора выступает собственные мама или отец, или любой другой член семьи.
"Они могут, но только если нет выгорания, потому что мама - это мама. И ни один ребенок не всё расскажет маме или папе, а если он так и будет всю жизнь с мамой? В школу с мамой, на трудоустройство с мамой? И представьте, например, конфликтная ситуация на работе, в которой объективно особенный кандидат не справился с заданием. И мама будет разрываться между желанием защитить ребенка и создать ситуацию, в которой он должен извиниться или исправить ситуацию. Поэтому, если родитель готов быть профессионалом и менять свою позицию, то да. А позиция опекания неприемлема, это медвежья услуга.
Но если сидеть и жаловаться, что меня не принимает общество – то это уже инвалидизация сознания. Я знаю массу людей, которые на колясках, я знаю потрясающего режиссера с биполярным расстройством, и она с этим живет и работает на международном уровне. Половина ответственности - на самом человеке. Потому что очень удобно сидеть и говорить, ой-ой-ой, меня общество не принимает. Тогда нужно придумывать меры, куда-то ребят включать, запускать интерес, мотивацию. Любая ситуация развития - это удочка, а не рыба".
Приведите примеры, когда для особенных людей создавали условия в коллективах, как их принимали? А если у такого человека перепад настроения? И как коллектив вообще выполняет задания, достигает результата?
"У меня всегда встречный вопрос, есть ли в вашем коллективе проблемный человек? Например, сотрудница, которая ручки швыряет, когда ей все надоело, или пришла на работу и накричала? Бывает же такое? И мы к этому как относимся? Кто-то поддержит, кто-то тоже разозлится на нее. Но через некоторое время все наладится. Мы относимся к этому нормально. Потому что любой нейротипичный человек априори имеет право на проявление настроения. Вопрос - почему мы не относимся так же адекватно, предположим, к проявлениям людей с особенностями. Если мы об этом знаем, если мы информированы о том, что, предположим, у нас работает человек с расстройством аутистического спектра, который иногда зацикливается на чем-то. Такому человеку, например, иногда нужно выйти и 40 минут походить. Если мы это знаем, то для нас это становится нормой. Человек со СДВГ не может долго сидеть за за столом. Ну, и хорошо. Кто сказал, что он должен сидеть за столом, не вставая? Он же свою задачу выполняет? Выполняет. Ему дали посильную задачу.
Мои нормотипичные сотрудники в свое время интервью срывали с государственным телеканалом. И вот это не норма. А то, что аутист зацикливается - это для него норма, и ничего страшного в этом нет. Мы должны это знать и просто принимать. Во главе угла стоит информированность.
Я знаю множество примеров, когда в разных компаниях работали и работают люди с особенностями: в Эйр Астане - человек с синдромом Дауна, в "Магнуме" на кассе я встречала глухонемого кассира с табличкой. В том же Яндексе есть глухонемые водители. Кейсов масса, просто о них нужно писать не с точки зрения благотворительности и жалости, а с точки зрения их успехов и пользы для коллектива. Чем больше мы открываем глаза на нейроразнообразие вокруг нас, тем более продвинутым обществом мы становимся.